Печи крематория в лагере никогда не остывали, и из труб все время шел дым. Мать Мария, показывая на этот страшный дым, говорила: «Он такой только вначале, около земли, а дальше, выше делается все прозрачнее и чище и, наконец, сливается с небом. Так и в смерти. Так будет с душами».
К марту 1945 года, по словам одной из бывших заключенных, Жакелины Пейри, мать Мария «достигла предела человеческих сил»: «Она всегда лежала в промежутках между перекличками. Она больше не говорила, или почти не говорила, а предавалась бесконечному созерцанию. Она уже больше не принадлежала царству живых».
В таком состоянии она вернулась из «Югендлагеря», филиала Равенсбрюка, куда ее отправили на некоторое время в начале 1945 года. Хлебный паек там составлял 60 г в день, свирепствовала дизентерия, не было медикаментов. У заключенных в разгар зимы отобрали одеяла, пальто, и даже ботинки с чулками.
«Как вы думаете, выйдем мы все же живыми?» — спросила ее соседка по бараку. Мать Мария ответила: «Я глубоко уверена, что, может быть, мы не выйдем, а нас вынесут, но живыми мы все же останемся. Это несомненно».
31 марта мать Мария погибла в газовой камере. По одной из версий, она добровольно пошла на смерть, чтобы спасти жизнь другой узницы, обреченной на казнь.